Главная / Журнал / Архив номеров / Ресурсодобыча или "выращивание" наукоемких производств: каковы стратегические приоритеты? / Анализ тенденций / Чтобы не строить мост вдоль реки… /

Чтобы не строить мост вдоль реки…

Этот человек широко известен в политических, деловых и военных кругах Европы, США, Латинской Америки, Китая, Индии, Юго-Восточной Азии, Ближнего и Среднего Востока, Северной Африки, он поддерживает тесные контакты с руководителями регионов России и представителями российского оборонного комплекса – генеральными конструкторами, директорами крупнейших предприятий. Объемы реализуемых контрактов по экспортным поставкам возглавляемого им холдинга составляют 960 млн. долларов, а продукция 30 предприятий холдинга поставляется в 12 стран мира. Компанией ведется проработка экспортных контрактов на сумму 1,4 млрд. долларов и обеспечивается более 110 тыс. рабочих мест в 23 регионах страны, привлеченные инвестиции холдинга – более 250 млн. долларов.
Сегодня генеральный директор холдинговой промышленной компании «НОВЫЕ ПРОГРАММЫ И КОНЦЕПЦИИ» Б.Н. КУЗЫК беседует с нашим корреспондентом.

Из досье:
Борис Николаевич КУЗЫК родился в 1958 году в г. Александров Кировоградской области. Окончил два высших учебных заведения. Занимал руководящие посты в Министерствах обороны и внешних экономических связей (1987–1993), работал помощником Президента РФ по вопросам военно-технического сотрудничества России с зарубежными странами (1994–1998). С 1998 года руководит деятельностью промышленного холдинга «НПК» суммарной стоимостью активов более 1,5 млрд. долларов. Член-корреспондент РАН, доктор экономических наук, профессор, заслуженный деятель науки России, лауреат Государственной премии России в области науки и техники. Автор более 10 книг. Генерал-майор запаса.

– Борис Николаевич, о высоких технологиях сейчас говорить модно, но, пожалуй, именно здесь наша страна чуть ли не позади «планеты всей». Чем вы это объясните?

– Дело в том, что в свое время большинство предпринимателей пошли в «быстрый» бизнес: стали заниматься недвижимостью, финансовыми операциями, банками, нефтью и газом. И первые олигархи вышли именно оттуда. Сфера же высоких технологий – больное место в экономике России, здесь она во многом проигрывает на мировом рынке, имея менее 1% его объема. Но чтобы стать действительно мировой державой, о чем неоднократно заявлял Владимир Путин, нам необходимо развивать именно этот сектор экономики. А для этого нужно понимать, куда идет наша страна, и иметь серьезный, глубокий и объемный анализ ситуации за последнюю тысячу лет.

— За тысячу лет?

– Многих шокирует такая постановка вопроса, хотя со школьной скамьи всем известно о цикличности развития общества. Еще в Институте экономических стратегий с коллегами из других уважаемых организаций мы взялись изучать цикличность изменений в экономике, политике, истории, социальной жизни, а также труды Льва Гумилева с его теорией циклов пассионарности этносов каждые 1500 лет. Ведь долгосрочное развитие мировой экономики носит постоянный эволюционный характер. То есть в целом мировая экономическая система при отсутствии резких форс-мажорных событий движется в одном направлении, включая рост населения, увеличение общего объема производства, развитие технологий. В мировой экономике выделяются длинные циклы, так называемые волны Кондратьева продолжительностью до 50 лет, средней продолжительности – 7–11 лет и короткие в 2–4 года. Статьи об этом появились еще в начале прошлого века, но по-настоящему убедительно аргументировал и статистически доказал теорию больших волн именно русский экономист Н.Д. Кондратьев в 1922 году. Из его теории следует, что новые технологии появляются не хаотично, а в соответствии с требованиями текущей конъюнктуры. Этим объясняется тот факт, что многие изобретения зачастую появляются одновременно в нескольких странах независимо друг от друга.

– А как вы все же видите стратегическое развитие России на предстоящие три-четыре года?

– Что касается нашей страны, то длительность ее «цивилизационного цикла» составляет 380–400 лет. Стратегического пути России на три-четыре года просто не существует. Можно говорить о стратегии на 100 лет, на 50 лет, в крайнем случае на 25. Все остальное – от лукавого, от стремления обнадежить людей в скором наступлении царства всеобщего благоденствия. Но задачи завтрашнего дня не есть стратегия, это шаги по реализации долгосрочного плана развития. Если он есть, конечно. Так что для построения стратегии развития России требуется анализ ее исторического пути за годы и столетия. Поверьте, это не увлечение историей или сложными учениями философов. Как говорится, жизнь заставляет… Словом, наш анализ показал, что в ХХI веке России не будут свойственны всякого рода потрясения и явления коллапсирующего уровня. Оттого и ХХI век не случайно называют веком России.

– А вы не излишне оптимистичны по поводу будущего нашей страны?

– Нет. Однако без долговременной выверенной стратегии можно оказаться в ситуации, когда мы поколениями будем нечто строить, создавать, созидать. А спохватимся – глядь, оказывается, строили мост… вдоль реки. Сегодня направление развития страны может быть только одно: в русле высоких технологий, в сторону интеллектуально емкого бизнеса. Причем перераспределять ренту внутри страны – занятие нехитрое, это задача на сегодня. Наша цель – выводить Россию на перераспределение интеллектуальной ренты в мире. При таком подходе можно утверждать, что ближайшие 20 лет у нас не будет исторических прорывов, озарений в области экономических реформаций или модернизации системы власти. Но это будет период колебательно-стабилизационного развития, проще говоря, нелегкий процесс выздоровления. Следующие 20–25 лет станут периодом начала экономического роста, поступательного развития именно на базе интеллектуального, высокотехнологичного блока производств. К 2050 году развернется интенсивный экономический рост, а к 2070 Россия выйдет в ряды лидеров мирового развития. Вот это и будет веком России.

– А как, по-вашему, будет чувствовать себя краеугольный блок экономики России – минерально-сырьевой? И по силам ли России пытаться доминировать на высокотехнологичных рынках?

– Сейчас идет процесс глобализации в экономике, социальной сфере и межгосударственных отношениях. Условно мировые рынки можно подразделить на интеллектуально-емкие и минерально-сырьевые, хотя они переплетаются и взаимосвязаны. Прежде всего, нужно определить мировые приоритеты, затем приоритеты позиционирования России в мире, а уж потом выработать механизм реализации этих приоритетов. Что бы и кто бы ни говорил, но все необходимо делать именно в такой последовательности. Эксперименты с постановкой телеги впереди лошади, как известно, дают отрицательные результаты. Итак, попробуем проанализировать. За последние 15 лет объем высокотехнологичной продукции, ежегодно реализуемой в мире, составляет от 2,5 до 2,9 трлн. долларов. Тот же показатель по топливно-энергетическим ресурсам составляет от 0,5 до 0,6 трлн. долларов. Разница налицо. Теперь о грустном. Доля России по второму типу рынков – 10–12%. Это порядка 50 млрд. долларов. А вот на первом типе рынков, по высокотехнологичной продукции, Россия выглядит совсем уж скромно: 0,2–0,3 %. Но, как показали наши исследования, этот рынок изменится в течение ближайших 10–15 лет и вырастет до уровня 9,5 – 9,8 трлн. долларов. А вот рынок топливно-энергетических ресурсов не может расти безгранично. Например, запасов нефти и газа в России, по разным оценкам, осталось на 40–80 лет, угля побольше, на несколько сотен лет. Это невозобновляемые в пределах исторической видимости запасы. Рынок этих ресурсов сможет вырасти максимум на 50% и составит 0,9 трлн. долларов. Посмотрите, какой гигантский разрыв: в десять раз! Делаем вывод: минерально-сырьевое развитие России может иметь место, но будущее – за высокими технологиями. Их примерно 50, причем США конкурентоспособны по 43–45 позициям, а Россия – по 8–10.

– Но и тенденции пока что не радуют...

– Да, мы теряем рынки высокотехнологичной продукции, и очень быстро. Но посмотрим на интеллектуальный потенциал. В институтах, лабораториях, научных базах США сосредоточено 25% всех ученых мира, в России – 12%. То есть Россия в 6 раз отстает от США по участию в рынке передовых технологий, а по научному потенциалу – только в 2 раза. Как говорят на врачебных консилиумах, пациент плох, но не безнадежен. Если стратегия для России будет выбрана грамотно, если мы будем двигаться курсом высоких технологий и если влияние государства направить именно в это русло, то Россия войдет, в конце концов, в число индустриально развитых держав. Туда, где будут и объединенная Европа, и Китай, и США.

– Изменится ли мир с точки зрения наличия в нем стран-гегемонистов?

– История показывает, что ни одна империя не прожила, как обещали правители, вечно. Например, в ХV веке Китай строил трехмачтовые фрегаты более 100 метров длиной, опережавшие по своим мореходным качествам все имевшиеся на ту пору морские державы, и в своих походах китайцы продвинулись до Ближнего Востока. Но в итоге правители приняли решение остановить внешнюю экспансию и сосредоточиться на внутренних проблемах. После этого Китай динамично развивался в течение нескольких столетий. И таких примеров в истории немало. Почему же и нам не определиться со стратегией?

– Знаете, в России уже пытались диктовать своему народу и всему миру, в какую сторону идти. Что из этого вышло – известно. Вы предлагаете снова наступать на те же грабли?

– Нет, я предлагаю иное. Еще раз повторю: нам не будет преград, если разработать и запустить механизм стратегического развития России. Для этого, прежде всего, нужна поддержка государством высокотехнологичного комплекса. Нельзя совсем уронить российскую науку, напротив, нужно создать систему «выращивания» новых высоких технологий. В этой сфере от формулирования идеи до полной ее реализации проходит от 7 до 15 лет. Если в России будут приоритетно финансироваться фундаментальные исследования и продвигаться проекты прикладной науки – это даст нам надежду на светлое технологическое будущее. Бизнес этот рисковый, и без веского слова государства здесь – никак. Ему придется активнее включаться в формирование идеологии экономического развития, которая, рассматриваемая в ключе укладов, представляет собой как бы связку технологических эстафет. Каждому укладу соответствует определенный уровень научно-технологического прорыва. В научном обиходе выделяют четыре уклада – с третьего по шестой. Третий уклад – это 30-е годы прошлого века, четвертый уклад – 60-е годы, пятый уклад – с 90-х годов, когда в нашу жизнь вошли электроника, вычислительная техника, телекоммуникации, оптоволоконное производство, биотехнологии. Он продолжится в течение первых двух-трех десятилетий нынешнего века. После начнется шестой уклад, характеризуемый широким применением микроэлектроники и за ней – наноэлектроники, генной инженерии, нетрадиционной энергетики, информатизации второго уровня или информационных сетей следующего после Интернета поколения. Его основой уже становится общение человека с гигантской информационной средой, управляющей всем живым миром Земли, – ноосферой, сферой разума, или биокомпьютерами. А где сегодня Россия? Увы, мы живем еще по третьему, в лучшем случае, четвертому укладу.

– Да, еще немного – и реанимировать некоторые приоритетные ранее направления науки и производства, например авиастроение, просто не удастся. Куда, по-вашему, «смотрит» правительство?

– Согласен, основные фонды страны изношены на 72–76%. Нам требуется 47–52 млрд. долларов, чтобы хоть как-то их модернизировать. И нужно еще подумать: а может, перспективнее совершить переход на новые уровни высокотехнологичного производства? Нужно буквально «выращивать» глобальные высокотехнологичные компании. Я лично полностью согласен с линией, которую проводят президент, премьер-министр и вице-премьер Борис Сергеевич Алешин. Ее суть в том, что один даже очень большой завод не является глобальной компанией ни в России, ни в мире. Нужно создавать мощные интегрированные структуры. Если удастся создать национальную авиастроительную компанию – это супер. Это будет наше новое позиционирование в мире, где сегодня есть всего четыре-пять крупных авиастроительных консорциумов: Boeing, Airbus Industry, Lockheed Martin, EADS. Все вместе они ежегодно производят до 1000 самолетов. А сколько производят авиастроители России? 5–12 машин. Но в прежние годы мы производили 150–170 гражданских самолетов и более 300 вертолетов, и в стране есть еще великолепные заводы и высококвалифицированные специалисты, которым нужна эффективная реструктуризация производства и ежегодная загрузка 8–10 машин каждому, поскольку при заказе в 1–2 самолета не выжить ни заводу, ни его многотысячному коллективу. Без создания крупных структур на мировых рынках мы играть не сможем. Конечно, эта работа требует времени, сил и средств. Необходимо увязать интересы государства, регионов, коммерческих структур, топ-менеджеров и придать им вертикаль управления. Тогда это будет мощный российский проект ХХI века. То же можно сказать и о судостроении, чем сейчас активно занимается Российское агентство по судостроению. То же – и с созданием структуры «Концерн ПВО «Алмаз-Антей». Есть проблемы в реализации идеи самого концерна, но направление выбрано верное. Понимаете, таких компаний в стране должно быть шесть-семь. Максимум!

— А остальные, «неэффективные», проще говоря, брошенные государством заводы пусть вымирают?!

— Остальные никуда не денутся, не ликвидируются и не исчезнут. Они пойдут за интегрированными структурами. В высоких технологиях «натуральное хозяйство» невозможно и не нужно. Параллельно будут создаваться, скажем, двигателестроительное объединение, объединение по бортовой радиоэлектронике и т.д.. И они уже формируются. Будут созданы управляющие компании, а головные предприятия, входящие в интегрированные структуры, начнут производить конкретный финальный продукт: самолет, корабль, систему ПВО мирового уровня. Потенциал внешнего рынка по этой продукции составляет ежегодно порядка 4,5–5 млрд. долларов. Внутренний госзаказ в 2004 году должен достичь 150 млрд. рублей. Наконец, производство машин, оборудования и техники для минерально-сырьевого комплекса на внутреннем рынке составляет 3,5–4 млрд. долларов. Таким образом, высокотехнологичный комплекс от внутреннего и внешнего рынков может реально получать 11–14 млрд. долларов. Это уже тенденция роста. А в начале 90-х мы имели выручку от экспорта вооружений в 1,4 млрд. долларов. Потом было и 2, и 2,5 млрд. долларов. Сегодня – 4,8 млрд. долларов. А мы хотим, чтобы за три года все стали богатыми и здоровыми...

— Как бы вы сформулировали национальную идею России?

— Думаю, национальной идеей России может стать здоровое долголетие – человека, семьи, рода. А дальше – региона и России в целом. Под это нужно строить и стратегию экономики. Еще в середине 90-х мы искали эту идею, читали великих представителей российской школы философии. Но теперь уже ясно: не надо выискивать слоганы и рекламные тексты, суть идеи – здоровое общество, здоровый человек, здоровая экономика. В центре – человек. Все остальное – от лукавого. Поэтому труба нефтяная и забой в шахте – временный выход из положения: чтобы завтра перейти в новое качество жизни, по-новому перераспределять мировую интеллектуальную ренту. Ведь если сравнить Россию с огромным деревом, то нужно понимать, что плоды на нем появятся в определенный срок. И принципиально важно подумать сегодня о корнях – это наша история, культура, наука. У нас одна только Академия наук существует более 300 лет, а некоторые государства еще даже не достигли такого возраста. Пытаться выращивать яблоки на дубе мы уже пробовали: вкус оказался горьким. Поэтому нам просто необходимо задействовать потенциал российской науки, для чего нужны немалые усилия государства, чтобы школа не прекратила существования. Ведь в науке очень важна школа. Особенно в российской, где научные школы напоминают семьи с главой семьи и многочисленными воспитанниками. Выпадение только одного звена может привести к прерыванию традиций целого научного поколения.

— «Государство должно, обязано», но где оно возьмет на все это деньги?

— То и дело говорят, что в бюджете нет денег. Это не совсем так. В бюджете есть деньги, и немалые. Есть приличный валютный резерв – более 60 млрд. долларов. И если только небольшую часть средств государства направить на сохранение научного потенциала – все наши наработки и проекты будут иметь крепкий научный фундамент. Недопустимо экспериментировать с огромным научным потенциалом, накопленным столетиями. Он – часть тех корней, которым сотни и тысячи лет. Сберегая их, нужно понять тенденции нашего движения в будущее. И еще одно – формирование новой промышленной политики. Сегодня все говорят о необходимости ввести достаточно высокую ренту на природные ресурсы. Но глубокого анализа рентных отношений в масштабах страны до сих пор нет. Есть серьезные наработки в соответствующих научных центрах, но комплексных исследований, увы, нет. По ряду направлений мы уже и так изымаем 80–85% этой самой ренты. Так что в очередной раз оказалось, что нужен грамотный и дифференцированный подход… Скажем, мировая сырьевая компания в среднем получает доход 30–35%. Если же у нее получается 100–120%, то часть можно изымать. Но появляется другой вопрос: а зачем и с какой целью? Куда инвестировать? Где отдача будет выше? Рентные отношения – это инструмент перераспределения. Важный, необходимый, но всего лишь инструмент. Гораздо важнее сформулировать философию развития страны, тогда решение прикладных задач будет иметь великую цель, а не сиюминутный интерес.

— Знаете, другие страны совсем неплохо живут и без «великой цели». Не кажется ли вам, что идея величия – наша национальная «болезнь», своего рода мания?

— Это не болезнь, а наше естество. У великого народа не может быть «невеликих» идей. Кроме того, вы ошибаетесь, что у других «этого» нет. Например, возьмем даже такой простой аспект. Все знают о Силиконовой долине в США, где в венчурные технологии бизнес инвестирует порядка 46–48 млрд. долларов в год, а государство – 48–52 млрд. На Западе понимают, что, закладывая сегодня в венчурные технологии, завтра получишь прорыв в новое качество. То есть они активно поддерживают свое первенство в мире. Или другое: в США новый технологический уклад отрабатывается на системе противоракетной обороны. Но затем начинается трансферт технологий: они попадают и от военного сектора – в гражданский, и от гражданского – к военному, что дает им возможность уходить на десятилетия вперед. И это тоже активное поддержание первенства. Замечу: некоторое из вышесказанного нам удалось реализовать в компании НПК. Наш холдинг впитал в себя эти идеи.

— Что конкретно предложили вы нашей промышленности?

— Мы, например, активно развиваем судостроение, строим надводные корабли водоизмещением от 1 тысячи тонн до 12 тысяч тонн. У нас десятилетняя программа сотрудничества с ВМФ России. Впервые за последние годы на «Северной верфи» заложены серийные корабли, спроектированные в России, – не остатки советских разработок, а корабли ХХI века, созданные по технологии «стелс». Есть и десятилетняя программа модернизации и ремонта кораблей ВМФ, одобренная главнокомандующим ВМФ Владимиром Ивановичем Куроедовым. Мы выстраиваем целую программу работы нашего КБ «Вымпел» по линии вспомогательного флота, без чего нет полноценных военно-морских сил: в их составе в свое время было более 500 вспомогательных судов, но количество это неуклонно сокращается. Реализуется у нас и программа экспорта. Строим корветы для отечественного флота. Мировой потенциал по корветам составляет 9,3–9,5 млрд. долларов, и Россия может рассчитывать на 15–20% этого рынка. Если мы «отвоюем» этот сегмент, то 2 млрд. долларов лишними не будут. Одновременно реализуем и программу гражданского судостроения, в которую заложены рыночные принципы взаимоотношений с государством как заказчиком. На этом проекте мы отрабатывали субсидирование кредитной ставки.

Или, например, квотирование биоресурсов. Квота дается на один год, но за год коммерческая структура не может вернуть товарный кредит, в роли которого выступает рыболовецкое судно. Сегодня потребность в средних траулерах составляет 130 судов. Мы практически готовы к реализации проекта 13720 – среднего универсального рыболовецкого траулера. Если правительство установит долгосрочное квотирование биоресурсов на пять-семь лет, то рыбаки смогут эту квоту использовать как залоговый инструмент для привлечения кредитных ресурсов, потому что окупаемость траулера как раз пять-семь лет. Если брать программы НПК по стрелковому оружию, то наша техника нового поколения востребована на рынке. По ракетной номенклатуре мы запустили производство ракеты «Атака» – лучшей в мире противотанковой системы. Она поражает цель на дальности 6 км и пробивает броню 800 мм. И со всем этим товаром мы выходим на международный рынок высоких технологий. А там слабым места нет. Поэтому мы совершенно уверены: будущее России – за высокими технологиями.

Справка:
«НОВЫЕ ПРОГРАММЫ И КОНЦЕПЦИИ» (НПК) – холдинговая промышленная компания второго поколения, основанная в 1998 году. Создает и реализует программы развития национальных промышленных предприятий, имеющих высокотехнологичные разработки и производства по следующим направлениям: СУДОСТРОЕНИЕ, МАШИНОСТРОЕНИЕ, АВИАСТРОЕНИЕ, ИНЖИНИРИНГ. А также функциональные программы: ФИНАНСОВЫЙ МЕНЕДЖМЕНТ, МАРКЕТИНГ, АНТИКРИЗИСНОЕ УПРАВЛЕНИЕ, БУХГАЛТЕРСКИЙ УЧЕТ И АУДИТ, ПРАВОВОЕ ОБЕСПЕЧЕНИЕ. Основные участники холдинга: судостроительный завод «Северная верфь» (Санкт-Петербург), Ковровский механический завод, КБ «Вымпел» и др.

Подготовила Алла ЧЕБОТАРЕВА