Евгений Писарев: «Коммерческий спектакль – не значит низкопробный»

Для успешного, востребованного театрального режиссёра Евгения Писарева нынешний театральный сезон – особенный. Впервые ему – художественному руководителю Московского драматического театра им. А.С.Пушкина – приходится совмещать творческую работу с исполнением обязанностей директора театра. По мнению Писарева, сегодня это необходимо. Театр нуждается в серьёзных переменах.

Для успешного, востребованного театрального режиссёра Евгения Писарева нынешний театральный сезон – особенный. Впервые ему – художественному руководителю Московского драматического театра им. А.С.Пушкина – приходится совмещать творческую работу с исполнением обязанностей директора театра. По мнению Писарева, сегодня это необходимо. Театр нуждается в серьёзных переменах.

– Сейчас, насколько это известно, вы на время отошли от творчества. Сами спектаклей практически не ставите, но при этом пребываете как бы в двух ипостасях: и.о. директора и худрука. Задача – обновление театра. Вопрос – зачем, с какой целью?

– Сегодня существует важная проблема не только театра, в котором я работаю, но театра вообще. Бесспорно, что последние лет 10 он очень активно развивается, пришла молодая режиссура, интересное молодое поколение. Не всеми оно принимаемо. Но так всегда бывает, когда приходят новые люди и начинают говорить со зрителем новым языком. Но самое главное, что и публика пришла новая. И это здорово!

Но! При этом сама структура театра, весь внутренний распорядок, всё устройство театра, начиная с управления учредителем, остались прежними. Грубо говоря, если условно назвать театральные постановки товаром, например конфетами, то они, конфеты, совершенно новые, но фантики, упаковка остались старыми. Приходят новые режиссёры, формируют новый репертуар, а организационно-административная структура осталась прежней. В этом противоречие. И ещё беда в том, что талантливых режиссёров, актёров у нас хватает, но театральных менеджеров, современных управленцев почти нет.

К счастью, это прекрасно понимает министр культуры Москвы Сергей Александрович Капков. Он стремится изменить ситуацию. Как следствие, в театры в качестве управленцев постепенно приходят люди новой формации. Да, они допускают ошибки, у них порой недостаточно опыта. Процесс перемен подчас бывает болезненным. Но театр – не музей. Это место для современного искусства.

При этом оговорюсь, что, безусловно, есть театры – хранители определённых традиций. Например, Малый театр. И это тоже правильно. Но в целом театр как форма искусства – подвижная, современная.

Моё решение на время оставить работу режиссёра, меньше, может быть, выпускать спектаклей самому, сконцентрироваться на административной работе внутри театра продиктовано ещё и тем, что надо менять трудовые отношения. Мы с группой молодых руководителей, худруков театров пытаемся «пробить» поправки в трудовое законодательство, говорим о необходимости принятия Закона «О театре».

– А почему возникла такая уж острая необходимость изменений в трудовом законодательстве?

– Дело в том, что театр превратился во многом в «собес». Согласитесь, не бывает школ, где половина учителей учит, а половина числится, но при этом получает зарплату. Не бывает никаких больниц, где половина врачей проводит операции, лечит, а другая приходит только за получкой. Понятно, что занятость, востребованность у актёров разная. Но только русский репертуарный театр является местом, куда тебя однажды приняли и только вперёд ногами оттуда могут вынести.  При этом совершенно неважно, нужен ты в театре, не нужен, играешь ты, не играешь, успешный это театр или нет… У нас все актёры по-прежнему на бессрочных договорах. Таков КЗОТ. Я, мы все (руководители) уже на срочном договоре. А люди, с которыми я вынужден работать, – я специально говорю, может быть, такое неприятное слово «вынужден» – на бессрочном. И привести в театр нужного мне молодого актёра я не могу – нет свободных мест в штате.

В принципе уволить ненужного человека можно. Есть разные методы, но они либо не очень законные, либо неэтичные. Да и не решишь системную проблему такими методами.

Выход есть. Всё можно решить на уровне города. Ввести переаттестацию артистов с последующим переходом на срочный договор. Надеюсь, так и будет.

– Но проблемы театров, вашего в том числе, наверное, не ограничиваются невозможностью избавиться от «творческого балласта»?

– Конечно. В театре не существует крайне необходимых на сегодняшний день вещей. Есть литчасть например, которая сейчас уже не работает и не нужна. Сегодня нам нужна пресс-служба, а не литчасть. Нужны не многочисленные администраторы, выписывающие контрамарки, а полноценный маркетинговый отдел. «Продукты», то есть спектакли, уже выпускаются вполне конкурентоспособные, а правильно «подать» их «потребителю» (зрителю) мы не умеем.

Я понял, что мне нужно на время отойти от творчества, стать директором, для того чтобы разобраться, что это за структура – театр, как она может работать и как её можно изменить.

Большинство наших художников (режиссёров, худруков) не очень понимает, откуда берутся деньги на постановки, что театр зарабатывает, что театр тратит, как театр производит декорации и т.д.

– А откуда, кстати, берутся деньги? Государство в лице городских властей осуществляет финансирование?

– Да, конечно. Но надо понимать, что театров в Москве сейчас много. А денег на культуру всегда не хватало. Тут ещё нужно учитывать то, что сама по себе сумма внушительная. Но когда эти средства делятся на 120 примерно театров, каждому достаётся совсем понемногу.

– Вы считаете, что сегодня в Москве переизбыток театров?

– Наверное, можно и так сказать. Конечно, репертуарные театры – это наше богатство и надо его отстаивать. Это возможность школы для артистов, это возможность создания определённого выбора для зрителя. Ты понимаешь, что ты идёшь в «Ленком» – получаешь одно, идёшь в «Сатирикон» – другое направление. Это возможность всё-таки формировать ещё и творческую команду, и идею, реализовать какую-то концепцию. Но такое количество театров – как мне кажется, перебор.

– Средств из казны вы получаете немного, но при этом городские власти с вас спрашивают, вы им подотчётны, обязаны выполнять планы, «спускаемые» сверху?

– Да, госзадание существует. Другое дело, что с приходом Капкова, например, немножко изменился подход к этому. Нам говорят: «Сами ставьте себе задачи». Мы и ставим. По количеству новых спектаклей, сборам, гастрольным выездам. Получается, что это даже не план, а обязательства. Которые, впрочем, нужно выполнять. И при этом зарабатывать деньги. Потому что на те средства, которые выделяет город, мы можем поставить лишь один новый спектакль. А реально выпускаем пять спектаклей в год.

– Значит, неплохо получается зарабатывать…

– Выходит, так. Мы стали сейчас более-менее успешным театром, к нам идут зрители, хотя билеты стоят недёшево. И мы можем на вырученные средства ещё ставить новые спектакли. Но тут существует своего рода западня. Всё-таки функция у театра не только отвлекающе-развлекательная, она ещё и образовательная, развивающая и так далее… А мы просто вынуждены зарабатывать деньги.

– Это не только театральная коллизия, согласитесь. Та же проблема и в кино, и в литературе…

– Конечно. Совместить хороший вкус, высокий художественный уровень с коммерческими задачами – это очень сложно, невероятно.

Но всё-таки коммерческий спектакль – не значит низкопробный. Скажем, моей первой постановкой здесь был спектакль «Много шума из ничего» Шекспира.

– «Коммерческим» драматургом Шекспира сегодня вряд ли можно назвать…

– Но я сделал этот спектакль коммерческим, успешным. Во-первых, перенёс всё действие в наши дни. Я не первый это сделал. До этого посмотрел различные зарубежные экранизации Шекспира, спектакли, и понял, что это может быть убедительно. У меня на сцене играет рок-группа. Специально выбрал эту пьесу, потому что почти все её герои – молодые люди. Мне хотелось, чтобы молодёжь в зале видела таких же молодых на сцене, говорящих языком Шекспира, пусть и в современных обстоятельствах. И публика очень охотно шла на этот спектакль.

  

Следующей работой у меня был Эдуардо де Филиппо, «Великая магия». Наверное, лучшая пьеса этого драматурга. И при этом – самая грустная его пьеса – про нежелание человека принять действительность и уход в иллюзорный мир, который, по крайней мере, сохраняет его душу. Согласитесь, не самая перспективная в коммерческом плане тема. Но я постарался сделать спектакль прозрачным, открытым, доступным. И он имеет успех.

Сейчас мы будем ставить Брехта. Опасно, но пытаемся, чтобы это было интересно, ярко, музыкально. Я за театр эмоциональный, я за театр, который не к мозгам обращается, а к сердцу.

При этом есть авторы, есть произведения, на которые ты не продашь сейчас билеты. При всех несомненных художественных достоинствах материала.

У нас в театре на большой сцене в основном идёт коммерчески успешный репертуар. Это, как правило, рассчитанные на широкую публику кассовые спектакли. Также есть несколько проектов, где заняты приглашённые звезды – например Сергей Лазарев и Иван Ургант.

Но за счёт этого мы содержим филиал театра (совсем небольшой, на 100 мест), где молодые режиссёры за счёт наших же, внебюджетных средств, заработанных на этом коммерческом, зрительском репертуаре, имеют возможность проявить себя, дебютировать. Молодые актёры, режиссёры, молодые авторы получают возможность экспериментировать. Мы в прошлом году, например, хорошо заработали на большой сцене – поэтому в этом году чуть ли не каждый месяц какое-то новое событие в филиале происходит.

Каждый театр существует по-своему, по-разному. Но каждый, безусловно, выживает в это время. Потому что это же ещё и здание, которое нужно содержать, ремонтировать. Нужно платить за тепло, электроэнергию, которой расходуется какое-то просто немыслимое количество. Плюс всевозможное техническое оборудование, на которое также немало средств уходит…

– Бывало ли, что бизнес-структуры делали предложения театру о сотрудничестве, выражали готовность выступить спонсорами?

– Мы совершенно «закованы» в эти бюджетные и внебюджетные средства – государственные и то, что сами зарабатываем. Сейчас крайне редко театром в качестве бизнеса интересуются представители деловых кругов.

– Почему, как вы считаете?

– Думаю, прежде всего потому что речь идёт о стабильном репертуарном театре. А люди предпочитают вкладываться в какой-то сравнительно кратковременный проект – кинофильм например, в котором они могут и контролировать процесс съёмок, и получить прибыль.

Я не специалист, но мне кажется, если бы у нас был специальный закон «О меценатстве», по которому для бизнеса существовали какие-то льготы, например налоговые, то интерес, возможно, появился бы.

Что касается имиджа, то в этом плане бизнесу, как мне кажется, гораздо интереснее сотрудничать с куда более известными театрами. Есть театральные бренды, которые складывались годами, для них не существует проблемы спонсорства, меценатства.

– Так получается, что мы сегодня с вами говорим не столько о творчестве, сколько о каких-то организационных вопросах, коммерции, финансах. На вопросы отвечает не художественный руководитель театра, а именно директор Евгений Писарев. Вы не жалеете, что на время в значительной степени отошли от творческой работы? Недавно в одном из интервью вы очень откровенно сказали, что находитесь в творческом кризисе…

– Понимаете, тут такая штука: мне легко говорить, что я нахожусь в творческом кризисе, потому что я – востребованный режиссёр. Предложений и сейчас предостаточно. От самых разных театров. Вот если бы их не было… У меня другая история: просто мне вдруг сейчас неинтересно делать то, что я делал до этого.

– Жизненный этап переоценки ценностей?

– Примерно так. Сегодня мне гораздо интереснее попытаться наладить жизнь в театре. Больше, чем поставить очередной спектакль. Кризис мой заключается в том, что я хочу для себя найти какую-то новую творческую цель.

– Вы всегда с восхищением говорили о театральных постановках на Бродвее. Может быть, со временем у вас получится реализовать что-то подобное в Москве?

– К сожалению, сегодня мы слишком далеки от этого. Там уместно говорить о настоящей театральной индустрии, которая – что самое важное – является при этом искусством. Там совершенно другой театральный мир. Наверное, какому-то типу театра то, что делают на Бродвее, не подходит. Но мне это всегда было очень близко. Другое дело, что мы не можем сегодня ничего оттуда перенять, потому что для этого нужно заново переучивать всех, нужны абсолютно другие подходы, другая система работы.

Может быть, когда-нибудь… Но сначала нам нужно разобраться в тех проблемах, о которых мы сегодня с вами говорили. ПР