Имидж России: Сказка про Емелю

Улетая из Москвы перед майскими праздниками, я оказался в самолёте рядом с импозантным европейцем 60 с небольшим лет. Разговорившись после обеда с пивом, он поведал мне свою историю.

Будучи электроинженером по образованию, большую часть своей трудовой биографии иностранец провёл в длительных, по нескольку лет, командировках на  крупных индустриальных объектах по всему миру. В его активе были уже Индия, Китай, Ирак, Сирия, Германия, а 2 года назад он получил контракт на одном из  машиностроительных гигантов в России. Разговор тёк по стандартному руслу тем: «еда/выпивка – женщины политика».

– Россия очень большая страна! – почтительно приговаривал он.

– Да, но за Уралом живёт меньше одной трети её населения, – уточнил я.

– Ну и что, территорией всё равно надо управлять. А Россия не просто большая, а колоссально большая! Поэтому ей нужен один, но сильный лидер.

– А какая связь между сильным лидером и большой территорией? Может быть, наоборот, для управления такой махиной лучше подойдёт федерализм?

– Федерализм само собой лучше. Но это очень сложно. И требует традиции. А  Россия всегда управлялась единолично. Цари, Ленин, Сталин. Это и есть ваша традиция. И не надо её пытаться изменить. Только жизнь себе усложните.

Далее его понесло в рассуждения о том, что Россия такая большая, что её надо всегда удерживать от чего-то страшного типа революции или распада, и только сильный и большой супергерой может это осилить. Россия явно виделась ему диким, сильным и необузданным зверем, которого надо держать в узде, потому что он  постоянно норовит вырваться и натворить беды.

Моё чувство национальной гордости было задето, но, прежде чем прервать разговор, я решил окончательно убедиться, что имею дело со случаем чванливого высокомерия, хоть и редко, но встречающегося в Европе. Я спросил его о том, как ему здесь живётся и работается.

Ответы удивили меня. Судя по ним, он успел за 2 года полюбить нашу страну настолько, что женился на русской и планировал продлить свой контракт. Работалось ему тоже неплохо, но он совершенно не понимал, почему русские –  чрезвычайно милые, открытые и дружелюбные – категорически не могут вести дела. Большая часть его времени на работе уходила на требования от подчинённых исполнения их инструкций.

Бытовая неустроенность тоже неприятно поражала его. Причём не то, что всё плохо, а то, почему ничего по этому поводу не делается. Он никак не мог взять в  толк, почему надо ждать, пока власть сделает твою жизнь лучше, а не самому прибить гвоздь, покрасить подъезд и не бросать мусор мимо урны.

Теперь мне стала понятнее первая часть нашей беседы. Оказывается, этот человек говорил о сильной руке не просто так, посмотрев на политическую карту мира и решив, что страна большая, а значит, ею должен править суровый падишах. Мой собеседник успел познать нашу действительность изнутри и сделать нелицеприятные, но довольно точные и справедливые выводы о ней. В особенности о  нашей патологической инфантильности. Поэтому и нужен, по его мнению, России сильный правитель, поскольку народ к самоуправлению категорически не  способен.

Добравшись до Интернета, я первым делом запустил поиск на тему, как представляется Россия иностранцам. Результаты моих изысканий тут же убедили меня в том, что мой попутчик, оказывается, был ещё комплиментарен по сравнению с большинством оценок. Обыкновенно представление о России не выходит за рамки «медведи – водка – икра – красивые женщины – коррупция».

Всерьёз размышлять об этом, разумеется, не стоит, поскольку каждая нация имеет в своём багаже подобный стереотип. Наш, конечно, не такой прекрасный, как хотелось бы, но тут уж ничего не попишешь. Сокрушаться надо по другому поводу. Печально то, что за последние 500 лет почти ничего не изменилось. С  допетровских времен иноземные мореплаватели и миссионеры всегда писали, что мы  мёрзнем, пьём водку, швыряемся впустую своими несметными богатствами, а женщины наши прекрасны. В советское время вроде бы добавились космос и балет, но вскоре были исключены из этого ряда, поскольку и то, и другое уже давно стало предметом узкого интереса специалистов. А нового ничего не случилось…

Возвращаясь к моему попутчику и его тезису про географию, мне вспомнилось о  том, что мы часто слышали с детства. Мол, Англии (Франции/Бельгии/ Германии) легко говорить про порядок. У них территория вон какая, раз-два и обчёлся. А у нас всё же одна шестая часть суши! Это что-нибудь да значит. Не так-то просто с  ней управиться. Да и климат у нас какой суровый. Гольфстрима, мол, рядом нет, полгода настоящая зима.

Подобные отговорки находились по всем более или менее значимым ситуациям, где нам похвастать было нечем. В качестве оправдания в собственных глазах использовались универсальные и чрезвычайно техничные идеологемы вроде «зато мы  победили во Второй мировой» или «зато мы в космос первые полетели». Одним словом, объяснение нашей неуклюжести и отсталости всегда находилось. Тяга к  мифотворчеству в русской душе всегда брала верх над трудолюбием. К тому же  рядом колосился и крепчал родной брат мифотворчества – фатализм. Причём фатализм не печоринско-онегинский, сибаритский и утончённый, а мужицкий, «бессмысленный и беспощадный». Тот, который из «назло маме отморожу уши» перерастает с годами в «раз не заботится обо мне родина, то буду водку пить и  тунеядствовать». В рейтинге самоуспокоительных отговорок, буде таковой измерен, на первом месте наверняка воцарилась бы самая распространённая мантра лентяя –  «зачем что-то делать, если всё равно ничего не изменить». Практически самогипноз. Произнёс как очищающее совесть заклинание и живёшь дальше, не  напрягаясь. Иногда её можно услышать в конспирологической вариации – «дёргаться бессмысленно, ТАМ всё давно просчитали и предусмотрели». «Там» в зависимости от  ситуации может означать либо Москву, либо власть, либо некие абстрактные силы мирового зла.

Недавно в предисловии к сборнику эссе Петра Вайля «Слово в пути» мне попались следующие строки:

«Чем слабее цивилизация, тем важнее география. Даже Москва, не говоря о  глубинке, зимой – город “третьего мира”, притом что вполне северные Стокгольм или Осло почему-то круглый год одинаково приемлемы. В централизованном государстве с огромной территорией вырабатываются тяжёлые комплексы провинциальной неполноценности: все эти вопли трёх сестер “В Москву! В Москву!” И наоборот: в виде компенсации за заброшенность появляется мощная местная мифология, вроде той, которая проводит ось планеты через Пермь. Возмещая увеличивающийся отрыв от Большой земли, дальневосточные поэты, которые мне встречались в Хабаровске, пишут космические абстрактные стихи, в которых нет ни  малейшей местной особенности. По-другому, чем столичные политики, держатся правители отдалённых областей. Чем дальше от Москвы, тем сильнее и  разветвлённее миф о зловещем злокозненном центре».

Как верно подмечено! Так вот в чём дело! Местная мифология есть ни что иное, как компенсация за заброшенность! Интересно, а если этот же принцип работает не  только внутри одного государства, а и в трансграничном масштабе?

Действительно, если представить себе страны-лидеры в качестве крупных столичных центров, а окраины континентов – провинцией, то окажется, что это правило применимо и здесь. Одни страны стремятся походить на другие, как в  провинции всегда старались одеваться по столичной моде. Только роль столицы играет целая страна. Дореволюционная Россия всегда тянулась к Европе. Очаги просвещения, науки и культуры сияли нашим предкам именно оттуда. Затем стремились догнать и обогнать Америку, поскольку мировая доминанта после двух мировых войн сместилась из Европы туда.

Кстати, и в самой Европе очевидно наличие «столичных штучек» и периферии. Взять по отношению к Франции или Великобритании ту же Грецию или Португалию. Не  говоря уже об Албании. Вот уж где глухая и непролазная провинция.

Раз верна первая часть утверждения, то стоит задуматься и над второй. Про комплекс провинциальной неполноценности. Если это так, и мы суть геополитическая провинция, то у нас должна вовсю работать мифология о «зловещем злокозненном центре». Только в качестве центра должна быть не Москва, а  развитая страна, на которую мы всеми силами стремимся походить. Думаю, любой с  первой попытки ответит на несложный вопрос, о какой стране идёт речь. Правильно, об Америке! Вот кому мы завидуем и отчаянно стараемся походить. Впрочем, не только мы. Весь мир завидует, ругает, но не прочь оказаться в её шкуре и на её месте.

Ну, да бог с ним, со всем миром. Важнее определиться с собой. Например, если признаться себе в том, что мы продолжаем соревноваться с Америкой исключительно из комплекса провинциальной неполноценности, то, может быть, пропадёт необходимость многих абсурдных действий и поступков из числа тех, которые делаются назло госдепартаменту? Начать хотя бы с того, что перестать смешить честной народ поддержкой арабских диктаторов. Практика показывает, что их, в  конце концов, свергают, а российская внешняя политика прилюдно садится в лужу. Или прекратить изображать из себя потенциальную жертву натовской системы противоракетной обороны. В текущем состоянии мы скорее похожи на персонажа из  анекдота про Неуловимого Джо, который неуловим, потому что никому не нужен.

Конечно, весь абсурд, который нас окружает, сам по себе не рассосётся. Уж  больно сильна традиция. Но изрядную роль в генерации этого абсурда играет неадекватная оценка самих себя. Честное осмысление своего положения в мировом пространстве, географическом и всех прочих, очень помогает избавляться от  подобных комплексов. У врачей такой момент называется «пациент начал сотрудничать». Излечение начинается с того, что проблема признаётся и  формулируется вслух. Без стеснения. Без сглаживания острых углов. Правда-матка о самом себе. Без этого далеко не уехать. Иначе будем буксовать, как феррари, к  которой прицепили тяжёлый грузовой фургон: она рычит, грохочет своим прямоточным выхлопом, а разогнаться не может.

На этом пути будут, конечно, осложнения. Излечение комплекса неполноценности – процесс долгий и мучительный. К тому же наша геополитическая провинциальность отягощена изрядным богатством и громадной территорией. Эти два обстоятельства никак не вяжутся в общественном сознании с понятием «периферия». Хотя исторический опыт переживания подобных нарушений гармонии у нас всё же есть. Не  у всей страны, а у одного города. Это три столетия пребывания Москвы в роли второго города империи.

Вольтер иронически замечал Екатерине Великой, что иметь столицу в Петербурге – всё равно, что носить сердце на вытянутой руке. Тем не менее три века столица оставалась на берегах Финского залива. Сама Москва при этом не очень тяготилась вынужденной отставкой и снисходительно наблюдала за расцветом выскочки-Петербурга. Великие люди вроде Наполеона понимали, что настоящее сердце в Москве. Хотя самому Наполеону это не помогло. Ощущение спокойного снисходительного отношения Москвы к Петербургу замечательно описано у Куприна в  «Юнкерах». Сколько этим питерским дворянским родам возрасту? Сто лет? Двести? А  вот наши, московские, ещё при Рюриковичах служили.

Прожила Москва на вторых ролях, и ничего страшного не случилось. Да и не могло, поскольку подобные изменения статуса в действительности ничего не  меняют. Город оценивают не по формальным признакам державности, а по реальному экономическому влиянию. А уж когда речь заходит о целых странах, то  экономический вес и подавно заслоняет всё остальное. География или площадь страны тут вообще ни при чём. Крохотная по нашим меркам Япония, находящаяся по-настоящему далеко отовсюду, создала после войны вторую по размерам экономику мира. Только в последний год Китай сместил её на третью строчку. Полностью разрушенная Германия, лишённая одной трети своей довоенной территории и всей индустрии, смогла стать одним из лидеров мировой экономики. Что между ними общего?

Покаяние. И немцы, и японцы, будучи разгромленными во Второй мировой войне, правильно оценили свой плачевный опыт и выбросили на свалку истории имперские амбиции. Вскоре выяснилось, что очень правильно сделали. Оказалось, что могущество нации можно создавать не только оружием, но и мирным трудом. Вообще, после изобретения ядерного оружия обессмыслились мировые войны, а конкуренция наций перешла в область экономики. Хотите соревноваться? Пожалуйста. Сколько у  вас глобальных корпораций? Вот у Германии и Японии сколько хочешь. А у России?

Пожалуй, любой европеец назовёт «Газпром». Особенно после газовых войн с  Украиной, когда мы заодно чуть не заморозили пол-Европы, ещё раз напомнив о  себе как о людях не очень хорошо воспитанных. Это к слову об имидже страны. Вот и как после такого бороться с представлением о русской дикости? Неужели авторы «гениальной» идеи показать кузькину мать оранжевой Украине не понимали, что это будет пирровой победой? Что отжатая цена за газ выльется стране такой пробоиной в имидже, что её ещё долго будет не залатать.

Возвращаясь к русским корпорациям, ещё стоит упомянуть, пожалуй, «Лукойл», потому что заправок понастроили даже в Америке. Или ТНК, потому что вместе с  британской BP. При этом надо обратить внимание на то, что все эти компании занимаются эксплуатацией недр. Т.е. представляемый ими к продаже товар это не  совсем наше рукотворное. Не японский телевизор или немецкая машина. А руками делать что-то конкурентноспособное так пока ничего и не научились. Сразу вспоминается старый советский анекдот про японских туристов, которым очень понравились наши дети, потому что это единственное, что мы делаем не  руками.

Иными словами, известность «Газпрома» или «Лукойла» только усиливает представление о русских как о пирующих на своих природных богатствах. Постиндустриальному обществу, где господствуют высокие технологии, где доминируют Google, Apple и Samsung, периодически воюя между собой, России предложить пока нечего. В технологической области мы славимся только падающими самолётами. Налицо классический синдром провинции. Вот и остаётся сидеть у себя дома в Костроме и смотреть по телевизору, как там у них в  столице/Европе/Америке/ жизнь красивая проходит.

Из этой ситуации теоретически есть два выхода. Первый – продолжать делать вид, что у нас всё хорошо. Но тогда нужно нанимать для страны великого пиарщика. Потому что хочется, чтобы и другие думали, что у нас всё хорошо. Сами-то себя мы обманывать привыкли и делаем это с невероятной ловкостью. А вот чтобы соседи подозрительно не косились, надо им пыли в глаза напустить.

Второй вариант – не делать вид, что всё хорошо. Но тогда нужен доктор, чтобы болезнь, наконец, вылечить и избавиться от неё. Может, всей страной отправиться на приём к психотерапевту? Хотя лучше, чтобы он к нам. На дом.

Правда, в русских народных сказках всегда присутствует и третий вариант. Помните: «Налево пойдёшь…, направо пойдёшь…, прямо пойдёшь…»? В нашем случае «прямо пойдёшь» – это оставить всё как есть. А может, ну его к лешему? Зачем вообще что-то доказывать себе и ещё кому-то? И так не лаптем щи хлебаем. Жизнь наладилась, с голоду не пухнем, зачем суетиться? Лежи себе на печи да плюй в  потолок. А там куда кривая вывезет…

Вот такие три варианта. Как вы думаете, какой мы выберем?

P.S. Я бы сказку про Емелю и его «по щучьему велению» вообще запретил читать детям…

Александр Костюк,
медиа-консультант