Борис Давидович: «Мы ставим задачи школьникам немного выше их возможностей»

О том, как учат будущих учёных, исследователей и предпринимателей, мы поинтересовались у заместителя директора по старшим и спецклассам старейшей московской школы № 57, заслуженного учителя РФ, одного из авторов оригинальных курсов математики и методики их преподавания для математических классов, внедрённых во многие математические классы страны, Бориса ДАВИДОВИЧА.

 – Ваша школа имеет репутацию сильнейшей школы Москвы, известной успехами своих учеников не только в нашей стране, но и за рубежом. Что вы считаете самым важным в ней?

– Самое главное в нашей школе – сохранить человеческое достоинство любого, начиная от первоклассника и заканчивая гардеробщицей, директором. Никто не  имеет права никого унизить.

Это очень жёстко и чётко отслеживается. С одной стороны, у нас многонациональная школа, с другой – необычайно разная по социальному статусу родителей: есть дети из очень богатых и совсем небогатых семей. У нас нет особых проблем, связанных ни с национальностью, ни с социальным неравенством.

Бывают, конечно, исключения. Однажды пятиклассник, ломая дверь в класс, на  сделанное замечание ответил: «Подумаешь, моя мама купит вам 10 дверей». Думаю, что ему придётся поменять свои взгляды на жизнь. Школа пока находилась в одном здании, всё-таки была семьёй. Всё наше воспитание строилось только на нашей жизни – как в семье, где могут и наказать. И нам удавалось сохранять атмосферу семейных отношений: тебя, независимо от успехов или неуспехов, всё равно любят и защитят. Теперь в школе три здания. Что и как будет дальше? Поживём –  увидим.

В нашей школе, в отличие от многих, престижно хорошо учиться. Это не  означает, что у нас все отличники и ангелы. Но тем не менее средний уровень качества обучения в школе достаточно высок.

– В чём, по вашему мнению, проблемы современного образования? Вы на себе их ощущаете?

– Школа – это необычайно консервативное учреждение. По моему мнению, она и  должна быть такой. Поскольку школ в стране тысячи, а учителей – миллионы, то  школьное образование представляет огромный и неповоротливый корабль. Все революции на нём и в его движении – очень опасная вещь. Они существенно отражаются на качестве учебного процесса.

Но реформы в образовании, конечно, нужны. Слишком большие деньги уходят в  никуда. Современную реформу школы можно условно разбить на две части. Первая касается финансовых проблем, вторая – организации и содержания учебного процесса. Вопросы и трудности существуют в обеих частях.

Поменялись форма оплаты труда, принципы финансирования школы. Это наложилось на новое законодательство о бюджетных организациях. Раньше была тарификационная сетка: разряд – зарплата. Это было и хорошо, и плохо. Хорошо, потому что была унификация. Плохо, потому что все получали одинаково в соответствии с разрядом. Эту систему отменили, новую систему предложили разработать самой школе. Появилась некоторая свобода, но с ней и большая ответственность. Как оценивать работу учителя?

Учителя стали зависеть от администрации финансово: возникло много рычагов воздействия на неугодного учителя. В каком-то смысле работа учителя стала даже несколько унизительной.

Можно провести аналогию с театром. Один актёр выходит на сцену каждый день, но произносит «Кушать подано», а другой выходит два раза в месяц, но играет Гамлета. В каких единицах или баллах сравнивать их работу?

Кроме того, оплата учителя должна теперь зависеть не просто от уроков, а от количества детей, которых он учит. А как быть с «англичанками», которые делят класс на подгруппы? Что делать с физкультурой, где тоже два учителя присутствуют, и пр. Придумываем различные схемы оплаты.

Что касается финансирования школ, то сейчас оно подушевое. Деньги в школу идут за каждым ребёнком. Для больших школ вроде всё хорошо, но что делать с  малокомплектными школами? О сельских школах я не говорю. Да и московские школы не всегда уверены в 100%−ном финансировании.

Мы же в нашей школе пытаемся максимально смягчить все внешние события.

Вторая часть реформы реально сводится к внедрению новых учебных стандартов. Процесс идёт трудно, с большим набором разнообразных скандалов. Я сейчас воздержался бы от оценки этого процесса. Есть разумные вещи, есть не очень. Надо посмотреть, как это всё будет выглядеть в конкретной реализации.

Реально высокий уровень обучения в нашей школе позволяет нам не очень зависеть от часто изменяющихся законов и правил, а также от типов выпускных экзаменов. Наши выпускники всегда поступают куда хотят и, как правило, на  бюджетные места.

– Лучшие школы получают дополнительное финансирование (или гранты). Какие показатели учитываются при этом?

– Мне кажется, что сейчас одной из основных проблем является выработка критериев, определяющих качество работы школы. Сейчас менеджер образования, как бы он ни был эффективен, не может отличить хорошую школу от плохой.

Были просто фантастические предложения (слава Богу, они, по-моему, не  прижились) определять это по успеваемости детей. Неужели менеджеры не понимают, что такое приписки, что будет с отметками, что никакого образования не будет, а  будет рисование отметок. Они открыто говорят: «Да, мы не понимаем, что такое хорошая школа, но если мы сейчас с вами будем обсуждать, надо 5 лет на это, а  работать мы должны сегодня. Значит, надо принимать решения». Это я цитирую высказывания на совещании некоторых начальников московского образования.

Последний вариант их предложений оценивать школу – по результатам сдачи ЕГЭ и по выступлениям в олимпиадах. Для нас это хорошо. Но только в Москве более 1,5 тыс. школ. И все они такие разные.

– В вашей школе есть и математические, и гуманитарные классы, а с какого класса идёт такая специализация? Есть ли привилегии для своих учеников, которые хотели бы учиться в этих классах?

– У нас в старшей школе, по сути, три школы: математические классы, гуманитарные классы, профильные классы (где дети не определились профессионально, но им предлагается на выбор, они чем-то могут заниматься углублённо, внутри класса). У них разные программы, разные учебные планы.

Специализированные классы (математические и гуманитарные) набираются на базе города, а не на базе школы. Математические классы – с 8–9 классов, гуманитарный – с 9 класса.

Ученики школы поступают в эти классы на таких же основаниях, как любой ученик города Москвы. У них нет никаких привилегий по сравнению с учениками других школ. Как правило, из нашей школы в математические классы два-три человека реально попадают, в гуманитарные – человек пять.

– Школьники проходят дополнительные испытания, чтобы попасть в  них?

– В общеобразовательные классы попадают свои, «родные» ученики, которые с  первого класса учатся. По учебному плану занятий – 36 часов в неделю, 30 часов одинаковы для всех, а 6 часов школьники могут себе выбирать – химию, биологию или другой предмет.

Что касается математического класса, мы почти 2 года формируем его: сначала просматриваем несколько тысяч детей определённого возраста по различным соревнованиям (олимпиадам) по всей Москве.

Кроме того, у нас работает вечерняя математическая школа, куда ходит примерно 200 детей. Бесплатно для всех желающих раз в неделю. Около 200 человек приходит на собеседование – 20 человек мы берём в класс.

Чтобы попасть в математические классы, нужно пройти сложную систему собеседований. Ведь человек практически выбирает себе профессию. Это очень ответственный момент. Мы работаем с ребёнком полтора месяца, прежде чем понять, берём его или не берём в класс, сможет он учиться в математическом классе нашей школы или нет.

Дети решают задачи, а затем преподаватели беседуют с ними по материалам задач. Всего таких испытаний – не более шести. Мы не проверяем знания. Знания зависят от учителя. Учителя бывают разные. А мы проверяем божий дар.

Отбирается 20–25 детей по математике – и я с каждым по часу разговариваю. В  присутствии родителей, но уже за жизнь разговариваем.

Выясняем очень важные вещи, потому что бывает, что говорим «нет» даже хорошему математику. Если ребенок не умеет испытывать чувство неловкости перед взрослым человеком, известным математиком, он не сможет учиться в нашей системе, где помимо интеллекта от ребенка требуют неких моральных качеств.

– Расскажите, пожалуйста, несколько подробнее, как проходят уроки математики.

– У нас своя методика обучения математике, отличная от стандарта: в классе работает одновременно пять-шесть учителей-математиков. Если вы войдёте, в  классе вы не увидите учителя у доски. Сидят шесть взрослых людей, рядом с ними сидят по три-четыре школьника, и с каждым из них отдельно идёт разговор. Такая система позволяет учить каждого ребенка индивидуально и задавать каждому свою глубину обучения. Мы можем так глубоко зайти, как он нам позволит. За счёт этого (очень важные слова скажу) мы каждым ребенком не довольны в равной степени. Независимо от их уровня. Когда мы разговариваем с ребёнком, мы должны всё время ставить задачи немножко выше его возможностей.

Определение этой дельты – великое искусство. Если её завысить – ребенок почувствует безнадёгу. Если занизить – ему будет скучно. В том и в другом случае он бросит заниматься математикой. Психологи называют это развивающим дискомфортом.

– А как с оплатой такого количества учителей?

– Мы копейки платим, конечно. Эти люди – не штатные сотрудники школы, они действующие математики, от аспирантов до докторов наук. Им нравится работать с  детьми. Это очень редкое сочетание: профессиональный математик и человек, который может работать с детьми.

– Молодые педагоги в школу приходят?

– Приходят, но попасть в нашу школу очень сложно. Мы ищем учителей, и если найдём нужного нам человека, то место для него найдётся. В Москве мало школ, в  которых учат. Почему к нам 500 первоклассников в этом году записалось? А в соседнюю – девять. Потому что у нас репутация школы, которая учит. К нам идут, несмотря на непростые бытовые условия: здание находится в каменном мешке, у нас нет ни бассейнов, ни психологов.

Как в 1990−е годы рухнула профессия учителя, так она и не восстановилась, поэтому проблема найти хорошего педагога.

Конечно, отношение к учебе меняется. Сначала была «волна» – зачем учиться, если деньги решают всё. В конце 1990−х – начале 2000−х годов люди поняли, что образование очень важно, и стали заниматься со своими детьми: в первый класс пошли подготовленные дети. Но кадровая проблема осталась. Да и требования у нас жёсткие: не только профессиональные, но и по отношению к детям. Мы расстаёмся с  учителями, обижающими детей.

– Как вы справились с таким наплывом желающих попасть в вашу школу?

– У нас есть приготовительная школа. Платная. Мы берём 4 тыс. рублей в месяц (не такие уж большие деньги). Туда берём всех желающих. Из них набираем первые классы. Раньше набирали три класса (по 30 человек) – 90 детей. В договоре мы  писали пункт, обязывающий брать в первый класс только из «приготовишек». В этом году, так как присоединили к нам третью школу, взяли пять первых классов.

– Школа на протяжении многих лет держит высокую планку. У вас так много победителей олимпиад, потому что набираете одарённых детей? Или высокое качество обучения даёт такие результаты?

– Что касается набора одарённых детей – это не совсем так. Одарённых детей, гениальных – вообще единицы по большому счёту. Одарённость возникает не раньше подросткового возраста. О системе отбора я уже сказал.

Мы никогда не используем слово «одарённый», его вообще надо очень аккуратно применять. Например, в Англии ребенку присваивают ярлык «одарённый». А в Шотландии – нет, они этого не делают, даже боятся этого. Надо помнить, что есть не только первые. Как учить тогда тех, кто не в первых рядах?

Много лет у нас победителями олимпиад были математики и физики. Теперь мы  выигрываем по литературе, английскому языку. По географии у нас была победа в  олимпиаде один раз.

Но олимпиады – это не самое главное. Они сейчас тоже имеют свои проблемы, потому что поменялся их смысл. Когда олимпиада была бескорыстным мероприятием, давали только диплом – это одно. А когда за неё стали платить, она приобрела оттенок игры. Это не так ценно, как то, что наши выпускники уже на третьем курсе вуза начинают печататься. Почти 50% каждого класса защищает диссертации по математике, физике, молекулярной биологии, информатике. Это уникальные цифры!

Был такой эпизод несколько лет назад, но я до конца дней его буду помнить. Приехал американец-профессор (они часто приезжают в гости в школу), не знающий русского языка. Походил по коридорам. Потом говорит: «Вот это школа, это да!» Его спрашивают: «Откуда ты знаешь? Ты же не понимаешь по-русски». Он ответил: «Я чувствую».

Думаю, что это ответ на ваш вопрос. ПР